воскресенье, 24 мая 2015 г.

Миф №2. Об историческом праве России на Крым



Аркадий Попов

Крымские мифы
Наброски к критическому анализу крымнашизма


Миф №2. Об историческом праве России на Крым


Когда территориальные притязания хотят выглядеть обоснованными, они почти всегда пристраивают к себе аргументацию «от исторического права». В крымнашизме эта аргументация присутствует в трёх версиях — юридической, этнонациональной и сакральной.

Юридическая версия обоснования исторического права России на Крым делает упор на то, что Российская Федерация является правопреемницей СССР, а через него и Российской империи. И раз Крым когда-то принадлежал Российской империи, а потом российской части Советского Союза (РСФСР), то даже невзирая на то, что последние почти 40 советских лет Крым входил в состав УССР, а потом ещё более 20 лет — в состав Украины, Российская Федерация всё равно вправе распоряжаться им как своей исторической территорией. Но тут всплывают целых два вопроса, на которые в крымнашизме нет ответов.
Во-первых, непонятно, из чего следует, что если какая-то территория когда-то принадлежала какому-то государству, то она навечно должна принадлежать ему или его правопреемнику. Когда-то Финляндия принадлежала Российской империи, а Восточная Пруссия — Германии. И что же, эти территории надо вернуть правопреемникам их прежних владельцев? Наверно, всякий скажет, что не надо: раз прежний владелец признал свою бывшую территорию независимым государством или частью другого государства, то всё — вопрос закрыт. Именно так и обстоит дело с Крымом.
А во-вторых, откуда взято, что Российская Федерация — единственная правопреемница Российской империи? Даже СССР не был её единственным правопреемником, коль скоро его территория не покрывала всей территории империи. А правопреемство государств неотделимо от занимаемых ими территорий: «правопреемство государств — переход прав и обязанностей от одного государства к другому или смена государства, ответственного за какую-либо территорию»[1]. Затем и сама территория СССР была разделена между 15 государствами, и этот раздел был узаконен в рамках международного права, что означает, что у СССР — не один, а целых 15 правопреемников. А то, что только к Российской Федерации «в наследство» от СССР перешли постоянное членство в Совете безопасности ООН, легальный статус ядерной державы и ещё кое-какие права и обязанности (связанные с госдолгом, с собственностью за рубежом), — это результат отдельных международных договорённостей. Автоматического правопреемства тут нет.
Так что у современной Российской Федерации нет никаких оснований претендовать на право распоряжаться всей территорией Российской империи. Присутствие в названии этих двух государств общего корня «Росс» с правовой точки зрения значит не больше, чем присутствие общего корня «Deutsch» в названии кайзеровской Германской империи («Deutsches Reich») и современной ФРГ («Bundesrepublik Deutschland»). И то, и другое государство принято называть «Германией» («Deutschland»), подобно тому как Российскую империю Романовых и Российскую Федерацию принято называть «Россией», ну и что? Ничего. Современная Россия имеет не больше прав на Украину и Таджикистан, чем современная Германия — на Силезию и Намибию.
Границы современных государств юридически действительны постольку, поскольку в этих границах государства признаются в качестве членов ООН. Границы Украины, охватывающие Крым, после распада СССР были признаны всеми членами ООН, включая Российскую Федерацию. Со стороны последней это признание затем подтверждалось Будапештским меморандумом 1994 г., в котором Россия в обмен на передачу ей находившихся на территории Украины ядерных вооружений выступила одним из гарантов территориальной целостности Украины[2]. А потом был ещё Договор о дружбе, сотрудничестве и партнёрстве между Россией и Украиной от 1997 г. (ратифицирован ФС РФ в 1999 г.), статья 2 которого гласит: «Высокие Договаривающиеся Стороны в соответствии с положениями Устава ООН и обязательствами по Заключительному акту Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе уважают территориальную целостность друг друга и подтверждают нерушимость существующих между ними границ»[3].
Может быть, всё дело в том, что те договоры подписывались при Ельцине, а Путин ничего про это не знал и прав Украины на Крым никогда не признавал? Увы, и эта версия оправдания его действий в отношении Крыма (юридически, разумеется, ничтожная) не проходит. Всё Путин знал и признавал, подтверждением чему может служить, к примеру, интервью, данное им 30 августа 2008 г. немецкому телеканалу ARD. На вопрос журналиста, не является ли Крым следующей целью для Кремля после Абхазии и Южной Осетии, тогдашний глава Правительства России В.В. Путин возмущённо ответил: «Крым не является никакой спорной территорией. Там не было никакого этнического конфликта, в отличие от конфликта между Южной Осетией и Грузией. И Россия давно признала границы сегодняшней Украины (курсив наш — А.П.). Мы, по сути, закончили в общем и целом наши переговоры по границе. Речь идет о демаркации, но это уже технические дела. Вопрос о каких-то подобных целях для России, считаю, отдаёт провокационным смыслом»[4].
Теперь это своё возмущение, а также, что важнее, подписи высших должностных лиц России под документами о признании и гарантировании территориальной целостности Украины наш президент считает утратившими силу. Отчего же? Оказывается, оттого, что в Киеве произошла революция: «если это революция, что это значит? Мне тогда трудно не согласиться с некоторыми нашими экспертами, которые считают, что на этой территории возникает новое государство… А с этим государством и в отношении этого государства мы никаких обязывающих документов не подписывали»[5]. Это — поразительное заявление для государственного деятеля с юридическим образованием, и лучше бы ему не слушать таких экспертов, а полистать учебники.
Ведь революции, или, что то же самое, государственные перевороты (акты смены верховной власти, осуществлённые с нарушением конституций), которые случаются во многих странах с не устоявшейся демократией, считаются их сугубо внутренним делом. За время правления Путина такие перевороты имели место в дюжине стран, в Киргизии и Таиланде даже дважды, но все договоры, подписанные их прежними властями с властями России, остались в силе. Да и Россия не без греха: разгон Съезда народных депутатов и Верховного Совета осенью 1993 г. многие тоже считают вопиюще неправовым актом смены верховной власти (в частности, председатель Конституционного Суда РФ В. Зорькин[6]). Но если бы Германия под этим предлогом отозвала своё признание утраты Кёнигсберга и решила с ним «воссоединиться», то Путин с этим бы согласился?
Революцией надо считать и события, произошедшие в СССР в августе-декабре 1991 г. Но ни одно государство в мире не вздумало из-за этого подвергать сомнению границы РСФСР, ставшие границами Российской Федерации. Не забудем и того, что между Российской Империей и Советской Россией пролегла пропасть Октябрьской революции 1917 г, куда более беззаконной и кровавой, чем февральская революция 2014 г. в Украине. И если Украина после Майдана, как подсказывают Путину его эксперты, утратила права на свои территории, то какие могут быть права у Советской (а значит, и у нынешней) России на земли, входившие в состав Российской империи?

Таким образом, юридическая версия мифа об историческом праве России на Крым «не вытанцовывается». Но у экспертов, идеологически обслуживающих политику Путина, есть ещё и этнонациональная версия: Россия, будучи «национальным государством русских», имеет право на Крым, потому что Крым «всегда был населён в основном русскими». Просто после распада СССР он вместе со всей «Новороссией» попал в ту часть «разделённой русской нации», которая оказалась за границами РФ, и эту историческую несправедливость следует исправить.
Насчёт «всегда» мы поговорим попозже, а сперва порассуждаем в горизонте современности. Что Крым сегодня населён в основном русскими — это факт. Но если мы хотим, как русский националист Егор Холмогоров, доказать право России на Крым с помощью понятия национального государства [7], то этот факт сам по себе нам не поможет. Во-первых, нам потребуется принять за основу такое утверждение: «Все территории, населённые в основном каким-то народом, по праву принадлежат национальному государству этого народа». А во-вторых, надо ещё будет определить, какое государство является национальным для данного народа. Очевидно, то, нацию которого этот народ и образует? А нацию какого государства образует русский народ? Российской Федерации?
Ничего подобного. Русский народ — как этнос, как совокупность людей, говорящих по-русски и считающих себя русскими — никакой нации не образует. Что бы ни говорили эксперты вроде Холмогорова, нация в современном понимании — это гражданская общность, совокупность всех граждан какого-то государства. И нацию Российской Федерации образуют не русские, а все граждане Российской Федерации, независимо от их языка и культуры: русские, татары, башкиры, украинцы, чуваши и т.д. Русские среди них в большинстве, но это не может вести ни к каким преимуществам русских граждан РФ перед нерусскими. А те русские, что не являются гражданами РФ, не имеют отношения и к её нации, и таковы большинство русских, живущих в других странах.
Конечно, нация — это «народ», только тут уместно употреблять те версии понятия «народ», что обозначаются не этнонимами, а политонимами. В данном случае не этнонимом «русские», а политонимом «россияне». И это общее правило. Есть арабский народ, имеющий своим родным языком арабский язык, на котором говорят более 250 млн. человек в 23 государствах, и все они называют себя этнонимом «арабы»[8]. Но нация Алжира — это не «арабы», а «алжирцы»: все граждане Алжира, включающие как алжирских арабов, так и алжирских берберов. Для них Алжир является национальным государством. А вот Марокко для них таким государством не является: оно является национальным для «марокканцев», т.е. для всех граждан Марокко, включая марокканских арабов и марокканских берберов. И так везде: любое государство является национальным для тех и только тех лиц, которые являются гражданами этого государства.
Определившись с этим, вернёмся в Крым. Наверно, какое-то число людей, проживавших к началу 2014 г. в Крыму, имели российское гражданство, но большинство жителей Крыма, включая русских, были гражданами Украины, членами её нации. Значит, национальным государством для большинства жителей Крыма была Украина. А теперь, опираясь на принятое нами базовое утверждение, строим силлогизм: а) все территории, населённые в основном гражданами Украины, по праву принадлежат Украине; б) Крым в 2014 г. был населён в основном гражданами Украины; следовательно, в) Крым в 2014 г. по праву принадлежал Украине. Есть возражения?
Если есть, тогда надо или вообще отказываться от обоснования права России на Крым через использование понятия национального государства, или становиться на архаичную позицию этнического национализма, которая сводится, коротко говоря, к трём пунктам:
а) настоящая, «естественная» нация есть этнос (или «племя», как выражались по-русски ещё в начале ХХ в.) — совокупность людей, объединённых общностью языка (иногда и религии);
б) всякий этнос (племя) хочет и вправе иметь «своё собственное» государство — такое, в котором этот этнос будет доминирующей группой (так наз. «государствообразующей нацией»);
в) для реализации пункта «б)» допустимо насильственно перекраивать границы существующих полиэтничных государств, подстраивая их под этнические границы.
Такая перекройка с подстройкой может осуществляться двумя путями — через сецессию и через аннексию. Первый путь — вычленение из государства территории с преобладанием одного этноса и образование на ней нового государства, «национального» для этого этноса (в науке это называют этнической сецессией, в публицистике — «национальным самоопределением»). Второй путь — расширение границ государства, в котором де-факто доминирует какой-то этнос, за счёт других государств таким образом, чтобы в расширенное государство вошли («собрались») все ареалы расселения этноса, соплеменного собирателям. И в результате это государство сделалось бы «национальным» для всех представителей этого этноса в доступных окрестностях (в науке это называется ирредентистской аннексией, в публицистике — «национальным воссоединением»).
Моноэтничные нации, полученные подстраиванием государственных границ под этнические, иногда называют этнонациями. Но поскольку этносы на Земле расселены вперемешку, то одной перекройки границ государств для создания этнонаций всегда недостаточно, надо ещё избавиться от засоряющих этнонацию иноэтничных меньшинств. Это делается путём их истребления, изгнания или принудительной ассимиляции. Последнее гуманнее этнических чисток, однако всё это — варварство, т.е реанимация племенных чувств и племенных порядков в эпоху существования государств. Варварство — это консервативная реакция племенного начала на успехи цивилизации, восстание против цивилизации (которая опирается на государство и право, а в развитых своих формах — и на политические нации как сообщества граждан, не связанные с их этничностью).
Нынешние варвары отличаются от готов и гуннов тем, что пытаются разрушить цивилизацию изнутри государств или с их помощью, и они зовут себя националистами. Правильнее им было бы звать себя этнонационалистами, но русский язык этому противится, так как в нём прижилось этническое понимание слова «нация», отождествляющее её с этносом. И эту языковую традицию не поломало ни вступление СССР в Организацию Объединённых Наций, ни использование политического толкования нации в выражениях «национальный доход», «национализация» и т.п.
Националисты любят фантазировать на исторические темы, доказывая, что их племя уже сколько-то веков или тысячелетий назад имело своё великое и могучее государство, которое было потом разрушено врагами, а племя, соответственно, порабощено, расчленено и поделено между разными ненациональными для него государствами. И поэтому теперь, захватывая куски соседних стран, населённые соплеменниками, националисты, мол, чужого не берут, а возвращают своё — «воссоединяют свою нацию», реализуя таким образом «своё историческое право на свои земли».
Надо сказать, что сецессии, в том числе этнические, иногда бывают оправданны — в случаях лавинообразного развала империй, когда единственным спасением от кровавых распрей за куски распадающейся территории оказывается её раздел по административным и этническим границам. Когда зацепиться больше не за что, приходится цепляться и за прошлое. И если национализм на этом выдыхается, не выливаясь в попытки создать этнонацию (или если такие попытки не удаются), то дальше всё может идти вполне цивилизованно. А вот у ирредентистской аннексии оправданий нет: агрессия есть агрессия, и ссылки на «историческое право» её никак не извиняют.
В крымской истории 2014 года вроде бы сошлись, с разрывом в 2 дня, сецессия и аннексия: 16 марта Крым «самоопределился», а 18 марта — «воссоединился». Но в действительности, как признал сам Путин в фильме «Крым. Путь на Родину»[9] (и как подтверждают другие источники), крымская сецессия была организована российскими властями и российскими войсками, так что тут не было ничего, кроме аннексии. Причём аннексии с ирредентистским воодушевлением.
Такое воодушевление не сулит ничего хорошего, ибо вызывает из-под земли духов крови и почвы, возбуждая атавистические инстинкты — ксенофобию, милитаризм, обскурантизм, поклонение вождю. И то, что Крым был не просто отторгнут у Украины и не просто аннексирован (что уже есть дичайший атавизм), но аннексирован именно под флагом «воссоединения с соотечественниками» (точнее, с соплеменниками), — это такой заход в варварство, из которого России ещё долго придётся выходить. Если к сецессии в современном цивилизованном мире отношение всё-таки двойственное, то аннексия воспринимается как безусловно преступное деяние, и ирредентистская мотивация тут не считается оправданием, совсем наоборот.
Понятно, что, например, в Косове у американцев не было «соотечественников» и им там не с кем было «воссоединяться». Но вполне можно было «воссоединить» Косово с единоплеменной ему Албанией, большим другом НАТО, однако никому и в голову не пришло это делать. Не стала «воссоединяться» с армянским Нагорным Карабахом и Армения, 20 лет назад обеспечившая его сецессию. И даже Турция, в 70-х годах прошлого века обеспечившая сецессию Северного Кипра (в ответ на попытку греческих «чёрных полковников» силой присоединить к Греции весь Кипр), не позволила себе «воссоединиться» с соплеменниками! Такое позволяли себе только в прежние эпохи, и на этом стоит задержать внимание: историю племенных «воссоединений» знать полезно.

Первые крупные «воссоединения» этого рода произошли во 2-й половине XIX в., когда армия Сардинского королевства «воссоединила» Италию, а армия Пруссии — Германию, многие части которых пришлось, как учил Бисмарк, «железом и кровью» отсоединять от других государств. Оба эти «воссоединения» вдохновлялись и этническими чувствами племенного единства, и, конечно, «историческими воспоминаниями» (об античной Италии, о средневековой Германии). В массовом сознании оба «воссоединения» до сих пор принято оценивать в общем позитивно, не заостряя внимания на том, что их отложенными последствиями оказались фашизм и нацизм.
Но в XIX в. до тех последствий надо было ещё дожить, а политический мейнстрим уже был задан. И в XX в. по Европе покатились новые волны «воссоединений» — сначала в ходе двух Балканских войн (когда Сербия, Греция и Болгария, топча друг друга, наперебой «воссоединялись» с отнятыми у Турции и друг у друга землями), а потом и по итогам Первой мировой войны, когда в пользу стран Антанты и её союзников были аннексированы ряд территорий Центральных держав и России, чьи жители в основном или частично говорили на языках стран-победительниц. Таким путём думалось реализовать принцип «самоопределения наций», но реализация не удалась, что и неудивительно, поскольку выдвинул этот принцип Вудро Вильсон — человек, по свидетельству его биографов, катастрофически невежественный в этнической и политической географии Европы[10].
Эта география (как и география всего мира) такова, что «воссоединение» одних этносов неизбежно ведёт к «рассоединению» других, так что с ростом числа «воссоединений» число обиженных ими растёт в геометрической прогрессии, множа желание дать «симметричный ответ». Да и заразительно это: если можно им, почему нельзя нам? И в 20-х годах ново-воссоединённая Польша уже сама, в дополнение к тому, что было отведено ей Версальским договором, отторгла у Литвы польскоязычный Виленский край и «воссоединилась» с ним. А Греция по случаю краха Османской империи решила «воссоединиться» не только с отведёнными ей Восточной Фракией и Ионией, но и со всей Анатолией. Но тут, правда, греческая армия напоролась на турецкую, которая пресекла восстановление «Греческого мира» в исторических границах Византийской империи, а потом и вовсе изгнала греков из всей Малой Азии, попутно учинив их резню в Смирне (Измире).
Затем, к концу 30-х годов, покатилась волна немецких «воссоединений» (аншлюсов) — Австрия, Судеты, Мемель; потом были германо-итальянские «Венские арбитражи», разрешившие Венгрии «обратно воссоединиться» с частью отрезанных от неё по Трианонскому договору земель. А с началом Второй мировой уже и Сталин «обратно воссоединил» с советскими Белоруссией и Украиной восточные области Польши с преимущественно белорусским и украинским населением.
Не все «воссоединения» были ответами на «рассоединения»: срабатывала и охватившая европейский континент мода на образование непременно «единых» и непременно «великих» государств («Единая Италия», «Единая Германия», «Великая Болгария», «Великая Греция» и т.д.). И поскольку одни этнонации утверждали себя через унижение других, а государства превращались в инструменты деспотии вождей, то можно сказать, что все эти «воссоединения» были звеньями одного общего процесса националистической варваризации Европы. Этот процесс породил две мировые войны, и после второй стало ясно, что дальше так продолжаться не может и не должно: понадобилось же всего 60 лет, чтобы агрессивный «дух воссоединения» в Италии «надул» Муссолини, а в Германии — Гитлера. И когда лидеры стран антигитлеровской коалиции учредили ООН, то её уставом агрессия и аннексия были поставлены под жёсткий юридический запрет.
Нельзя сказать, что с тех пор совсем не было попыток этот запрет обойти. Такие попытки предпринимала Греция (хотела «воссоединиться» с Кипром), Аргентина (желала «воссоединиться» с Фолклендами), Ирак (решил «воссоединиться» с Кувейтом). Все эти попытки обосновывались идеями племенного единства и «исторического права», но все они увенчались крахом.
Из того, что заповеди «не убий» и «не возжелай дома ближнего твоего» распространяются теперь не только на человека, но и на государство, вовсе не следует, что государство уподобляется человеку. Территориальная целостность государства неприкосновенна потому, что посягательство на неё есть посягательство на суверенитет нации, состоящей из всех граждан государства. Границы нации создаются границами государства, других границ у нации нет, и кромсать их без согласия большинства членов нации — преступно, даже если кому-то очень хочется от кого-то отсоединиться, а с кем-то, наоборот, воссоединиться. Что же до толкования нации как племени (этноса), то эта архаика была исторически изжита ещё в Новое время, с созданием полиэтничных гражданских наций, но в XIX и XX вв. она оказалась реанимирована стараниями энтузиастов «отсоединительно-воссоединительных» войн. Итог этим стараниям и был подведён в Нюрнберге.

Тот факт, что «Русское национальное государство» расширилось за счёт Крыма без заметных кровопусканий по месту расширения и без этнических чисток (изгнанию подверглись пока только лидеры крымскотатарской общины[11],[12]), удерживает от квалификации этой политики как уже нацистской. Но те, кто видит оправдание аннексии Крыма в историческом праве России изымать русские общины (вместе с территориями их проживания) из «ненациональных» для них государств и заключать их в «национальные» объятья «Русского мира», должны понимать, куда они плывут. Идея «собирания земель» — идея опасная. И тут не надо обижаться на сравнение с немецким нацизмом: нацизм — это всего лишь высшая стадия развития этнического национализма.
Уровни развития национализма, конечно, имеют значение. Но исследователи истории немецкого нацизма, знают, что трудно указать тот порог, за которым «просто национализм» стал развиваться в нацизм. В конце 20-х гг. будущие нацисты ещё только мечтали о воссоединении всего немецкого народа в границах единого немецкого национального государства; в начале 30-х они ещё только маршировали под «Хорст Вессель»; в середине 30-х всего лишь рукоплескали возведению вождистской «вертикали»; в конце 30-х всего лишь воссоединялись с Австрией и Судетами и делили со Сталиным Польшу. А в начале 40-х — ну надо же! — уже затопили печи Освенцима. И надо быть А. Миграняном, чтобы не увидеть связи зрелого нацистского душегубства с довоенными усилиями нацистского вождя по растлению немецкого народа и уничтожению демократии в Веймарской Германии под лозунгом «собирания немецких земель»[13].
Наверно, если бы кто-нибудь сумел остановить Гитлера в 1939 году, то мы так и не узнали бы, как выглядят вершины «собирательской» политики. Теперь мы это знаем, и знаем то, что путь к этим вершинам от их подножья, от начала землесобирательства, может занять всего 2 года и 2 месяца. И чтобы пройти его, нужно не так много: всенародная ненависть к врагам, внутренним и внешним, всенародное презрение к праву, внутреннему и международному, и всенародная поддержка политики вождя-собирателя. Есть уже всё это в России? Вопрос не такой простой.
О разожжённой нашим телевизором ненависти к украинцам, американцам и «национал-предателям»[14] (это новое слово в лексиконе Путина — калька с немецкого «Nationalverräter») мы ещё поговорим: на разжигании этой ненависти специализируются особые разделы крымнашизма. Ненависть велика, но пока неясно, насколько крепка. Презрение к праву в России тоже налицо, но и тут вопрос об уровне: достаточно ли уже нашего правового нигилизма для нацификации страны? Что до всенародной поддержки вождя, готового взять на себя ответственность за ограбление чужого народа и растление своего, освободив его от «химеры, именуемой совестью», то и тут не всё гладко: социологические рейтинги падают так же быстро, как и взлетают. Оттого и приходится специальным людям наставлять народ: «есть Путин — есть Россия, нет Путина — нет России!»[15].

Последняя — сакральная — версия «исторического права России на Крым» всплыла в декабре 2014 г., в послании Президента России Федеральному Собранию. В этом послании было сказано, что «историческое воссоединение Крыма и Севастополя с Россией» имеет особое значение не только потому, что «в Крыму живут наши люди» (т.е. русские: президент полиэтничной России считает русскость квалифицирующим признаком «наших людей»), и не только потому, что «сама территория стратегически важна» (во как!), но и потому, что «именно здесь находится духовный исток формирования многоликой, но монолитной русской нации и централизованного Российского государства. Ведь именно здесь, в Крыму, в древнем Херсонесе, или, как называли его русские летописцы, Корсуни, принял крещение князь Владимир, а затем и крестил всю Русь… И это даёт нам все основания сказать, что для России Крым, древняя Корсунь, Херсонес, Севастополь имеют огромное цивилизационное и сакральное значение»[16].
А то, что бабушка Владимира княгиня Ольга крестилась в Константинополе — не имеет для России такого же цивилизационного и сакрального значения? В том смысле, что не пора ли уже воссоединяться и с Турцией? Или то крещение — лишь факт биографии бабушки, а русский народ в Константинополе не крестился? Так он и в Корсуни не крестился — он крестился в Киевской Руси, прежде всего в Киеве. Наверно, для поиска духовных истоков русской нации этот факт поважнее будет, чем крещение князя, и тогда, чего уж там, надо воссоединяться прямо с Киевом, с матерью городов русских? Если бы ещё президент объяснил нам, что он разумеет под «русской нацией», и если она такая древняя и православная, то почему он исключил из неё украинцев? Для православных киевлян, винничан, полтавчан воссоединение с купелью киевского князя-крестителя, наверно, тоже имеет сакрально-цивилизационное значение? Или на это как раз наплевать?
Между прочим, тема Херсонеса была затронута Путиным ещё в его «Крымской речи» от 18 марта. Но тогда о крещении Владимира было сказано, что «его духовный подвиг — обращение к православию — предопределил общую культурную, ценностную, цивилизационную основу, которая объединяет народы России, Украины и Белоруссии»[17]. Прошло 9 месяцев, и вот об объединяющем все три народа значении этого духовного подвига речи уже нет — он теперь занесён в разряд духовных истоков исключительно «русской нации и централизованного Российского государства».
До сих пор неизвестно, что на этот счёт думают в РПЦ (прежде особо сакральным местом Херсонес не был: «те места, что наиболее привлекательны для христианина, находятся много дальше Крыма: на Афоне или на Святой Земле. Причём паломники, что брели и ехали к ним в 18-19 веках, в Крым вообще не заходили»[18]). Не видно пока и реакции профессиональных историков и этнологов на свежую идею об истоках русской нации, опершуюся на летописное предание о том, как любвеобильный князь Владимир в дополнение к имевшимся у него пяти жёнам и восьмистам наложницам решил взять себе в жёны ещё и сестру византийского императора Анну, для чего захватил Херсонес и пригрозил захватить и столицу империи, если ему не выдадут Анну, после чего получил её, но при условии своего крещения, каковое и совершил тут же в Херсонесе, так как у него в тот момент как раз повредилось зрение, а для исцеления, как ему объяснили, опять-таки следовало срочно креститься[19].
Сколь достоверно то предание (многие историки считают, что Владимир совершил духовный подвиг крещения в Киеве, ещё за два года до набега на Херсонес[20]) — это дело десятое. А вот то, что его тёзка в поисках всё новых оправданий своего политического подвига уплыл в столь туманные древности, говорит о том, как трудно вплетать историю в крымнашистскую теорию.

Но без истории нельзя: миф должен выглядеть солидно. И один из способов демонстрации его историчности — частое употребление слов «историческое» и «исконное» (в данном случае в сочетании со словами «русские» и «русское»). Во всех выступлениях Путина на тему Крыма звучит рефреном: «это наша историческая территория и там проживают русские люди»[21]; «Крым — это исконно русская земля, а Севастополь — русский город»[22] и т.д., из чего всем должно быть ясно, что Крым — наш. Раз «историческая» и «исконно» — то какие могут быть сомнения?
Но сомнения есть, и в первую очередь из-за того, что Крым, прежде чем стать русским, много веков был нерусским, что немного портит идею русской исконности. А кроме того, признание исконности чего бы то ни было, хотя бы и русскости, предполагает наличие уверенности в том, что значение слова «русский» в прошлые века было идентично его нынешнему значению. А это не так.
В XVIII и XIX вв. это слово прилагалось ко всему, что имело отношение к Российской империи как государству — и ко всем его институтам, и ко всем его подданным, независимо от их языка. То есть слово «русские» было и политическим атрибутом («русский император», «русская армия»), и политонимом — среди русских героев Крымской войны значатся и немец Эдуард Тотлебен, и француз Пётр Жерве, и испанец Павел Липранди: все они были русскими в тогдашнем политическом смысле, как и покорительница Крыма императрица Екатерина, чистокровная немка.
Параллельно существовал и этноним «русские», но до начала ХХ в. он охватывал также и украинцев с белорусами, поскольку считалось, что русский язык включает языки всех восточных славян — великорусский, малорусский и белорусский (такое деление было принято, к примеру, во Всеобщей переписи населения Российской империи 1897 г.). И никому тогда и в голову не могло прийти отказать в русскости канцлерам Безбородко и Кочубею, генералам Гудовичу и Паскевичу, героям Севастопольской обороны адмиралу Нахимову и матросу Кошкебудучи малороссами, они были русскими не только в политическом смысле, как подданные империи, но и в этническом: «отношение к малороссам как части русского народа сохранялось как официальная позиция властей и как убеждение большинства образованных русских в течение всего XIX в.»[23]. И хотя в XIX веке стал складываться литературный украинский язык, это не мешало Ивану Бунину ещё и в 1898 г. писать о Тарасе Шевченко, что он «навсегда останется украшением русской литературы»[24].
А в ХХ в. объём понятия «русский» сузился. Русским языком стали называть только тот язык, который прежде звался великорусским, и, соответственно, этноним «русские» закрепился только за его носителями, бывшими великороссами. Политический же смысл из слов «русское» и «русские» был полностью вытеснен: их заменили сперва политический атрибут «советский» и политоним «советские люди», а после распада СССР — атрибуты и политонимы 15 постсоветских стран (в России — «российский» и «россияне», в Казахстане — «казахстанский» и «казахстанцы», в Украине — «украинский» и «украинцы» и т.д.). По нормам русского языка политонимы некоторых стран совпадают с «титульными» этнонимами (в Литве те и другие — «литовцы», в Эстонии — «эстонцы», в Украине — «украинцы»), в других странах они не совпадают (в Латвии — «латвийцы» и «латыши», в Казахстане — «казахстанцы» и «казахи», в России — «россияне» и «русские»).
Игнорирование этих различий возмущает представителей нетитульных этносов, и их можно понять. Русским гражданам Казахстана не нравится, когда их называют казахами: они казахстанцы, но не казахи. И точно так же татарских и якутских граждан России не надо записывать в русские: они россияне, но не русские, а татары и якуты. И незачем хитрить с «общекультурным» толкованием слова «русские», подводя под него всех, кто свободно владеет русским языком и читает в подлиннике Пушкина: в мире много людей, свободно владеющих языком Шекспира, что не делает их всех англичанами. Это, разумеется, не значит, что российский татарин или российский еврей не могут стать русскими, но пусть уж они сами определяются со своей этничностью.
Особая статья — люди творческих профессий, работающие со словом. Если писатель пишет книги по-русски, то он, естественно, — русский писатель. С прочими характеристиками людей и институтов так не получается. Нравится это кому-то или нет, но в современном мире «русские писатели» и «русские поэты» есть, а «русских солдат» и «русских министров» уже нет, а есть «российские солдаты» и «российские министры». Теперь только иностранцам извинительно говорить применительно к современности о «русской армии» и «русском правительстве». Это так же безграмотно, как называть шотландцев англичанами, а британский парламент — английским.
Но это присказка. А сказка в том, что крымнашисты игнорируют эволюцию, проделанную словом «русские» в ХХ веке, и используют это слово «с переменным смыслом», путая политоним «русские» (ныне не существующий, но существовавший сто и более лет назад) с этнонимом «русские», да ещё и без учёта того, что в XIX веке этот этноним охватывал украинцев, а теперь не охватывает. И с помощью этой невинной хитрости умозаключают, что раз Крым завоёвывался и обживался «русскими», то чьим же ему и быть теперь, как не «русским», сиречь «российским»!
Жаль, что свою лепту в эту путаницу вносят и многие мастера культуры, тот же Городницкий. Человек с его умом должен понимать, что сентенция «Севастополь никогда не был украинским»[25] выглядит издёвкой над логикой и здравым смыслом, поскольку она или тривиальна (если имеется в виду язык общения жителей города, на который никто не покушался), или неверна (если имеется в виду политическая принадлежность города во все времена — с 1954 г. Севастополь входил в состав Украины), или бессмысленна (если имеется в виду досоветская политическая ситуация).
В последней версии толкования это утверждение имело бы смысл, если бы в Российской империи имелась административно-территориальная единица с названием «Украина» (или с атрибутом «украинская», как УССР в СССР), а Севастополь бы в неё не входил. Но такой единицы до 1917 г. не было, и поэтому с тем же успехом можно сказать, что и Полтава, и Киев «никогда (до революции) не были украинскими». Конечно, все города Российской империи были в политическом смысле русскими, как и все губернии, включая Таврическую (куда входил Крым и где великороссов в 1897 г. было меньше 30%[26]), а также Полтавскую, Варшавскую, Лифляндскую, Тифлисскую и т.д.
В данном случае «русские» — политический атрибут, не связанный с этническим составом населения, и путать одно с другим можно лишь в рамках мифа, воспаряющего над фактами и игнорирующего логику. Выше мы имели возможность понаблюдать за склонностью мифотворцев к воспарениям (и будем иметь ещё много таких возможностей), а тут обратим внимание на игнорирование ими первого закона логики — закона тождества, требующего, чтобы предметами суждения были понятия с точно определёнными и неизменными содержанием и объёмом. Понятие «русские», если использовать его одновременно и как политоним XIX века, и как этноним ХХI века, предметом суждения быть не может, а может быть только источником недоразумений.
Например: патриотами какого отечества являются те, кто отождествляет свою нынешнюю этническую русскость с политической русскостью позапрошлого столетия? Если они патриоты Российской Федерации, тогда почему они считают своим патриотическим долгом соваться в дела соседней страны? А если они числят себя патриотами Российской империи, тогда их не должно волновать, куда нынче входит Крым, в Россию или в Украину: в их фантомном сознании не может быть никакой российско-украинской границы, поскольку её не было в Российской империи. Если же они видят себя патриотами СССР, тогда о политониме «русские» им надо уж точно забыть: СССР не был «государством русских», он был государством советских людей всех племён и народов и создавался для обхвата всего мира, не зря на его гербе — Земной шар. И в итоге получается, что нет у «патриотов русскости» своего отечества! Этакие неприкаянные «национальные сироты»…

Ещё раз: даже если бы Крым «испокон веков» населялся лишь великороссами, предками нынешних русских, то и тогда это не влекло бы никаких юридически значимых последствий для его нынешнего политического статуса (в том числе потому, что и Российская Федерация не является «государством русских» — см. Конституцию РФ). Но давайте любопытства ради пройдёмся по этнической истории Крыма последних двух веков и пролистаем сравнительно неплохо (местами) освещающую эту тему книгу Я. Водарского, О. Елисеевой и В. Кабузана «Население Крыма в конце XVIII — конце XX века»[27] (цифры и цитаты в четырёх последующих абзацах взяты из этой книги).
Наверно, крымнашистам будет интересно узнать, что ещё в середине XIX в., в 1850 г., доля великороссов в Крыму составляла всего 6,6%, уступая даже доле малороссов (7,0%), не говоря уж о доле крымских татар (78%). Но на рубеже 50-х–60-х гг. около 150 тысяч татар (почти две трети их тогдашней численности) эмигрировали в Турцию. Как пишут авторы книги, «основными причинами массовой татарской эмиграции следует считать: 1) всё возрастающее малоземелье и даже прямое обезземеливание, 2) несправедливую национальную политику правительства (ущемление национального достоинства, далеко не полное возмещение убытков, понесённых в годы Крымской войны, выселение вглубь Крымского полуострова в 1855 г. без права вернуться обратно и т.п.), 3) активную и успешную турецкую агитацию, обещание всевозможных благ на новых местах».
Турецкая агитация внесла свою лепту в трагический исход крымско-татарского населения. Но чтобы она заставила покинуть свои дома людей, чьи предки жили в этих местах много поколений, нужен был мощный выталкивающий фактор. И русская администрация его обеспечила. «История Крыма в составе Российской империи была историей обезземеления основной массы татарского населения. Так, ещё в начале XIX в. в руках татарских крестьян находилось более 600 тыс. десятин земли (30% всего земельного фонда Крыма). К 50-м годам XIX в. размеры этих земель сократились наполовину, хотя численность татарского населения в этот период увеличилась со 140 до 240 тыс. чел. … К 60-м годам XIX в. доля безземельных татарских поселян составляла 52%».
Выдавливание татар ещё и оправдывалось утверждениями, что в годы Крымской войны они выказали неблагонадёжность. Но эти наветы отмёл сам генерал-губернатор Новороссии князь Михаил Воронцов (ко времени Крымской войны уже переведённый на Кавказ, но сохранивший за собой также и должность новороссийского генерал-губернатора и следивший за ситуацией в Крыму): «только самое малое число татар предалось неприятелю, между тем как большинство оставалось верно своему долгу и исполняло обременительные повинности». До конца своей жизни (он умер в 1856 г.) Воронцов препятствовал планам выселения татар из Крыма, в том числе в глубинные губернии России (были и такие проекты), указывая, что именно благодаря крымским татарам «в последние 60 лет горная и лесная часть Крыма… и особливо южный берег сделали важные успехи в приращении государственного богатства». Увы, к Воронцову не прислушались, после его кончины эмиграция татар всё же состоялась, и на освободившиеся места потянулся из северных губерний организованный властями поток славянских поселенцев.
Благодаря этому к концу века (по переписи 1897 г.) доля великороссов достигла 33%. Татары всё ещё оставались преобладающим этносом (36%), но ненадолго: после новой волны эмиграции в начале века их доля снизилась, дойдя к 1917 г. до 30%, доля же великороссов выросла до 40%. И далее, по мере превращения Крыма во «всесоюзную здравницу», доля великороссов (они уже назывались русскими) продолжала расти, хотя и не так быстро: по переписи 1926 г. она составляла 42,2%, по переписи 1939 г. — 49,6%. Абсолютным большинством на полуострове русские стали только после войны — после «зачистки» его сначала от крымских немцев (в 1941 г.), а затем и от крымских татар, греков, армян, болгар (в 1944 г.). Эти бессудные и жестокие поголовные этнические депортации вкупе с заселением Крыма «благонадёжным» населением (в конце 40-х и в начале 50-х гг. на полуостров было переселено около 400 тыс. русских) позволили поднять долю русских в Крыму выше 70%: по переписи 1959 г. — до 71%, что и стало пиком «русскости» Крыма.
В последующие десятилетия этот пик сгладился, отчасти из-за переселения в Крым украинцев, отчасти из-за возвращения депортированных крымских татар и их детей и внуков. Обвинение крымских татар в «измене Родине» и запрет на их возвращение в Крым формально были сняты ещё в 1967 г., но реально крымским татарам было совершенно невозможно поселиться и прописаться в Крыму — местные власти по приказу сверху делали всё, чтобы этого не допустить. И лишь с 1989 г., с наступлением горбачёвской либерализации, татары смогли воспользоваться своим правом селиться в родных местах. К тому моменту доля русских в Крыму оставалась ещё высокой — 67%, а после возвращения татар она резко снизилась: по переписи 2001 г. — до 60%[28].
Как видим, факты и цифры не подтверждают «исконной русскости» Крыма. Относительным большинством (велико)русское население сделалось в Крыму лишь в ХХ веке, а абсолютным большинством — только после войны. И методы, с помощью которых это было достигнуто, не таковы, чтобы русификацию Крыма можно было выдать за естественный процесс. Напомнить об этом не мешает, так как в Советском Союзе в послевоенные годы было не принято задумываться: а куда же это подевались коренные обитатели Крыма, о существовании которых всем было, в общем, хорошо известно, хотя бы из пушкинского «Бахчисарайского фонтана».
В послевоенном СССР существовал тотальный запрет на упоминание крымских татар в прессе и литературе; в самом Крыму «были уничтожены памятники их материальной и духовной культуры. Были сожжены все газеты, журналы и книги на крымскотатарском языке... Мечети были разрушены, мусульманские кладбища сравнены с землёй, надгробные камни использовались как строительный материал в новых постройках. Татарские названия городов, деревень, улиц заменили русскими»[29]. То есть целый народ был просто вычеркнут из «советской памяти». И хотя многие в СССР знали, что этот народ не вымер таинственно, а заперт где-то в Средней Азии, что возврат на родину ему, даже уже и реабилитированному, был закрыт для удобства отдыхающих — отдыхающие эту игру в молчанку с готовностью приняли. Культурно-оздоровительному отдыху советской гуманитарной и научно-технической интеллигенции это знание не мешало.
Как ни грустно и как ни отвратительно, но и теперь ведь мало кого волнует то, что делается новой крымской властью в отношении крымскотатарского народа. А делается немало. Закрыт единственный крымскотатарский телеканал АТР[30]. Раскручивается дело по событиям 26 февраля 2014 г., когда перед зданием Верховного Совета Крыма произошли стычки между сторонниками присоединения Крыма к России и крымскими татарами, сторонниками целостности Украины. Все арестованные — крымские татары[31]. Беззаконие усугубляется тем, что 26 февраля Крым даже и по нынешним российским законам был под юрисдикцией Украины и все участники столкновений были её гражданами — на каком же основании российская Фемида их судит? Кроме того, после закрытия границы для лидера меджлиса Мустафы Джемилева покатилась волна преследований тех, кто участвовал в акции в его поддержку: в их дома врываются с обысками, их арестовывают, кто-то исчезает без вести, кого-то находят мёртвым[32]. И такое запугивание приносит плоды: только в Украину за год переехали 10 тысяч крымских татар, а многие уехали в разные города России [33].

В заключение этой главы окинем взглядом всю историю Крыма. На полуострове с незапамятных времён жили киммерийцы, затем их сменяли скифы, греки, хазары, монголы и генуэзцы, затем триста сорок лет он принадлежал Крымскому ханству (с конца XV в. — вассалу Османской империи). С 1783 г. до 1917 г. Крымом владела Российская империя, на юго-западные земли которой нынешние украинцы имеют такие же «исторические права», какие нынешние россияне имеет на её центральные, северные и восточные земли. После февраля 1917 г. и до ноября 1920 г. в Крыму была гражданская смута, но можно принять за начало российско-советской истории Крыма март 1918 г., когда была учреждена ССР Тавриды в составе РСФСР, вскоре свергнутая немецкими войсками. После ухода Врангеля в ноябре 1920 г. Крым до конца декабря 1922 г. принадлежал России как суверенной РСФСР, а потом, до февраля 1954 г., — России как РСФСР в составе СССР. То есть будем считать, что Крым пробыл под РСФСР 36 лет. После этого он 60 лет принадлежал Украине: 38 лет — как УССР и ещё 22 года как суверенному государству.
И вот загадка: почему же из всей истории Крыма, состоявшей из многих разных периодов, крымнашисты выбирают только один период, мягко говоря, не самый продолжительный, не первый и не последний в этой истории, и решают, что по нему-то и надо определять исторически правильную государственную принадлежность Крыма? Может, история тут вовсе и ни при чём, а «при чём» ностальгическая память о Крыме? Но и ностальгия получается какая-то странная: ведь воспоминания о Крыме в памяти большинства ныне здравствующих ностальгирующих должны относиться ко временам уже украинского Крыма; тем, кто может помнить Крым ещё российский, сегодня уже под 70 и более, их осталось, увы, немного. Да и не было каких-то заметных различий между Крымом «советско-российским» и «советско-украинским».
А вот Крым «несоветско-украинский», конечно, уже отличается от Крыма советского, как и любой другой регион Украины или России постсоциалистической эпохи отличается от себя прежнего, социалистического. Но те регионы и те города, где мы живём, изменялись вместе с нами, а вот Крым для большинства из нас остался «там, где нас нет». И загадка получила бы разгадку, если бы все ностальгирующие были страстными поклонниками советского образа жизни и отдыха и конкретно Советского Крыма, с его дворцами для партийных вождей и «передовиков производства» и с его «курятниками» для «дикарей». Но многие крымнашисты, особенно из интеллигентных, «советскими» себя отнюдь не считают! Может, они просто не сознаются в этом?
Конечно, образованному человеку трудно сознаться, что он тоскует по СССР: мешают многие знания — о Гулаге, поглотившем миллионы людей, об истреблении целых классов и сословий, об издевательствах над великими поэтами и учёными, о нищете бараков и помпезности парадов, о маразме партсъездов и убожестве продмагов. В советский рай мозг запрещает возвращаться. Но Крым, далёкий и прекрасный — он же, как Ласточкино Гнездо, парит над всей этой советскостью! Алупкинский парк с Воронцовским дворцом, дивный Карадаг, легендарный Артек! Взвейтесь кострами, синие ночи! Алые паруса, севастопольский вальс, золотые деньки, как же можно забыть мне вас!… И тут вдруг — воссоединение! Ну как не воспарить, как не прийти в восторг?
Корни всех мифов прячутся в подкорке, куда лучше и не соваться, чтобы не напороться на нечаянные открытия, вроде того что восторг от воссоединения с Крымом — это всего лишь продукт сублимации вытесненной рассудком тайной ностальгии по СССР. Похоже, для многих крымнашистов это именно так. Кто не верит — вот фрагмент из того же (2008 г.) интервью с А. Городницким: «Нынешние национальные лидеры обладают весьма избирательной памятью. Обвиняя во всех смертных грехах советский режим, отрицая то, что делалось в советские времена, они мёртвой хваткой держатся за то, что им выгодно. В частности, за подаренный генсеком Крым и прежде всего Севастополь, который никогда не был украинским. Мне стало обидно, а вечером появилась песня»[34].
Вопрос: за что же Городницкому стало так обидно, что он даже сочинил песню («Севастополь останется русским»)? За то, что лидеры Украины «мёртвой хваткой держатся за подаренный Крым» — или за то, что они клевещут на советский режим, «отрицая то, что делалось в советские времена»? В душе поэта оба источника обиды слились в одно целое. И уж если такой чуткий художник, знающий цену советскому режиму, его преступлениям и его сатрапам (см. хотя бы его стихотворение «Ода на установление памятной доски на доме, где жил Г.В. Романов»[35]), в оправдание своей позиции по Крыму вдруг бросается защищать этот режим от клевет чужих «национальных» лидеров, то можно понять, сколь крепка в российских головах потаённая связка «Крым — СССР». Выбирающие «русский Крым» на самом деле выбирают «тот самый вкус»…
Надо ли говорить, что Городницкий — это не Кобзон, и невозможно представить его поющим на сцене дуэтом с Захарченко[36] и клеймящим Андрея Макаревича как «предателя своей страны»[37]. Крымнашисты — тоже разные. И было бы странно, если бы автора «Атлантов» происходящее в Украине не печалило и не пугало. Конечно, печалит и пугает. В более позднем интервью, в августе 2014 г., он говорит о событиях на юго-востоке Украины, что нет «более страшной ситуации, чем война между Россией и Украиной», когда «кучка бандитов или кучка экстремистов может перековеркать жизнь целой области, целого народа» [38]. Но как только речь заходит о Крыме — всё, в его рассуждениях сразу что-то ломается, и он опять, сбиваясь и путаясь, твердит, что «русское население Крыма… за присоединение к России было всегда», и что хотя «это никак не оправдывает, конечно, те методы, которыми всё это происходит и делается. Но… если один пьяный генсек и второй пьяный могут своим личным распоряжением…»[39] и т.д. и т.п. Читать это тяжело.


1 комментарий:

  1. 895 Casino Way, Baltic, Georgia
    895 제주도 출장안마 Casino Way, Baltic, Georgia, United 경기도 출장샵 States - Find map and phone number 속초 출장샵 of 밀양 출장샵 895 Casino Way, Baltic, Georgia. Rating: 울산광역 출장안마 1 · ‎2 reviews

    ОтветитьУдалить